— Можем, — с мягкой предвкушающей улыбкой произнёс Уильям. Идея устроиться рядом на диване казалась не только привлекательной, но и закономерной. Правда, Уильям иногда позволяет себе мысль, что сидя напротив друг друга эффективнее. Он не хочет занижать свои мыслительные способности или мыслительные способности Брайана, но, находясь рядом, усевшись на большом диване так, будто бы там места только для двоих, они, возможно, слишком торопились что-то обсудить, и иногда что-то упускали.

«Например, этот поход в больницу», — Уильям позволяет себе не озвучивать первый, рвущийся из него отказ, но прикинуть, как Брайан справится с одиноким походом в больницу. Выходило, что никак. Ему нужно сменить внешность, получить пропуск и иметь право находиться в палате так долго, как это только потребуется. С частью задач могли справятся отводящие взгляд чары, но со всеми...

Уильям качает головой.

— Я иду с тобой, — говорит он, и вздыхает. Подобного стоило ожидать. Видимая лёгкость их успеха должна была иметь цену. Уильям был готов её заплатить. Единственное, что его расстраивало — это видимая лёгкость собственного плана, которая теперь рушилась.

— Камеры есть везде, кроме туалетных комнат. Это протоколы безопасности. В больнице никто не может умереть по неопределённым причинам. Иначе больницу завалят исками, которые она будет проигрывать один за другим, — он задумчиво тянет вино из своего бокала.

— Будешь медбратом, — решает Уильям. Это самый простой способ что-то разово предпринять именно в больнице. — В палатках есть ширмы. Обычно, если пациента моют или переодевают это делают за ширмой. А вход обезопасим чарами.

Брайан кажется очень уютным, когда вот так, стоя спиной к нему, моет посуду. Обычно, Уильям бы подошёл, чтобы помочь ему. Протереть тарелки или просто побыть рядом. Это почти глупо, но тот факт, что они не просто едят вместе, но вместе моют и убирают посуду делает их отношения ещё более настоящими.

Сейчас голос Брайана звучит напряжённо. Это почти незаметное напряжение и, если бы фокус внимания Уильяма не был так сильно сфокусирован на нём, он бы ничего не заметил.

Уильям улыбается. Ничего не может с собой поделать. Глупое счастье от того, что Брайан не хочет расставаться даже на неделю, что он будет скучать, что он, возможно, даже ревнует, захлестывает.

Он встаёт, сразу оказываясь вплотную к Брайану и обнимая его. Кажется, они всё равно хотели переместиться.

— В основном, с сестрой. Она единственная поддерживала со мной хоть какую-то связь на протяжении этих лет. Если, конечно, за связь можно считать письма раз в десять лет, — это среднее количество. И Уильям не облегчал ей контакт. Разозленный и расстроенный он чувствовал себя брошенным, и это чувство полностью не ушло и сейчас.

— Неделя — это долго, — соглашается Уильям. Он разворачивается и подхватывает бокал, а потом тянет Брайана к дивану. — Я бы хотел, чтобы ты поехал со мной, но, может, в другой раз и в другое место?

«Маленький отпуск, чтобы отпраздновать победу», — он садится. Великобритания достаточно большая, чтобы не столкнуться там случайно с кем-то, и Киан мог давно покинуть Соединенное Королевство, но об этом Уильям не говорит. По закону подлости они обязательно столкнуться с кем-то, с кем не следует, и это испортит маленький отпуск.

— Я буду разочарован, если ты совсем не будешь скучать, — признаётся Уильям с улыбкой. Это он не хотел говорить, но не сдержался.

Уильям выразительно приподнимает брови. Конечно, он не в восторге от идеи идти в больницу и устраивать ритуалы ещё и там. Господи, да они всё продумали так, чтобы этого не делать! Чтобы провернуть всё дома, в контролируемом пространстве, не доступном для посторонних глаз. И провернули, насколько мог судить Уильям, успешно. Так почему же теперь, когда они должны были бы радоваться и праздновать, проблемы наматывались одна за другой?

— Уверен? — переспрашивает он, склоняя голову набок. К чему такие уступки? Уильям не допускает мысли, что Брайан сомневается в его способностях организовать вылазку. Однако не может себе представить причины, по которой идея, зародившаяся у него в голове, так скоро и так кардинально поменялась.

— Брайан, ты уверен? — Уильям улыбается, пытаясь сгладить возможную остроту своих слов. Он устал и ему хочется отдыхать. Конечно, отдых совсем не обязательно предполагал отсутствие всяческих разговоров с Брайаном, но Уильям предпочёл бы более лёгкий и даже игривый тон. Сейчас же их мотало от одного беспокойства, с которым они справлялись, к другому. И это, если говорить откровенно, немного выматывало.

— Я хочу сказать, что для ритуала мне нужна была кровь этого малого, и её осталось достаточно, — он пожимает плечами. — Ритуал мог пойти не так, духи могли не ответить и могла возникнуть потребность провести его заново. Чтобы не остаться без необходимых ингредиентов, я сразу взял больше. Если тебе не нужна какая-то определённая фаза луны или конкретный предмет, который нужно было забрать кровь, то она у тебя есть сейчас. Здесь. В той комнате, — Уильям улыбается и берёт руку Брайана в свою.

— Я понимаю, почему у тебя возникают сомнения. Я бы сам сомневался на твоём месте. Я и сомневаюсь, если говорить откровенно. Мне казалось, мы провернули нашу операцию очень безопасно, если ты понимаешь, о чём я. Никто не умер и не пострадал. И это хорошо само по себе, но не малый бонус даёт тот факт, что никто и никогда не смог бы выйти на тебя или меня, даже в случае, если бы кто-то умер, — он опускает взгляд и проводит большим пальцем по тёплой ладони. Ида умела читать линии и иногда предсказывала будущее. Или делала вид, что умеет. Уильям относился к подобным гаданиям скептически, но при этом иногда завороженно следил за тем, как та же самая Ида гадала на животных внутренностях. Мерзость и отвращение, вызываемые этим процессом, делали его будто бы более настоящим.

— Мне не хотелось бы идти в больницу, — говорит Уильям, — но ещё меньше мне хотелось бы, чтобы наша манипуляция привлекла внимание Киана и чтобы он что-то с тобой сделал. Если это можно исключить, я готов рискнуть, — Уильям поднимает на Брайана взгляд. Мягкий, но вместе с тем упрямый. Он намерен настоять на своём, если только ирландец не предоставить ему достаточно убедительных доказательств, что в этом нет никакой нужды.

— Около ста шестидесяти, я думаю, — он хмурится, потому что не может вспомнить точную дату рождения. Помнит только, что родилась Вингельмина в мае, и что порой была к нему строже, чем родители. К моменту, когда Уильям родился, Вингельмина уже была взрослой женщиной и растила собственных вполне взрослых детей. Она не потакала ему и не одобряла такого поведения, но понимала его лучше, чем кто-либо другой.

— Мы были близки настолько, насколько это вообще возможно у столь разных по возрасту родственников. У моих родителей помимо меня было трое детей. Два сына и одна дочь. Старший сейчас, если ещё жив, приближается к критическому возрасту. Средний, Джозеф, старше меня на пятьдесят или пятьдесят пять лет, — он пожимает плечами. — Это было так давно и мы так не много общались. Даже, когда жили в одном доме.

Это не совсем правда, но и не ложь. Уильям был младшим в семье, и умел, как привлечь внимание, так и влюбить в себя. Старшие братья и сестра не боролись за его внимание, но сами вызывались отвести его на охоту или свозить в Лондон, или вывести в свет. Он всегда был под их присмотром и со всеми находил общий язык. По крайней мере, до того случая с Элспет.

— Объясняя Логан, как важно сохранять связь с семьёй, я вспомнил, что утратил контакт со своей. Вспомнил из-за тебя, — Уильям поднимает взгляд на Брайана. — Не могу с точностью сказать, как это работает, но ты, Брайан, делаешь меня мягче. Много лет назад я совершил большую ошибку. Я не знаю, в чём именно она заключалась, но из-за неё я потерял многое: родителей, девушку, первую любовь. Я не жалею, что всё случилось так, как случилось, и сейчас бы ни за что не переиграл своё настоящее ради прошлого, но я был молод и глуп. И ещё глупее, потому что никак не пытался это исправить, — он улыбается. Смущённо и немного неловко. — Я, вероятно, говорю что-то совсем непонятное. Да?

Уильям кивает, не желая вступать в споры. В особенности в те, предмет которых ему малопонятен. Он подозревает, что личная встреча могла быть желательной. Подозревает, что в ней были действительно магические мотивы. Но думает и о другом. Брайан мог просто хотеть увидеть того парня. И это желание, если задуматься, отдавало попыткой соскрести только зажившую рану или выдернуть заусенец с мясом — то есть в нём не было ничего здорового.
Уильям понимает, что собственные мысли подыгрывают его эгоизму. Он не хочет идти в больницу без острой необходимости. Пошёл бы, если бы не было иного варианта, и постарался устроить всё наилучшим образом, но не хочет идти. Поэтому, когда Брайан сообщил, что крови достаточно, Уильям расслабился и позволил себе больше ничего не уточнять.

«Может быть, позже», — думает Уильям. Если ему покажется, что Брайан испытывает беспокойство или если он не будет уверен в своих манипуляциях, или если произойдёт что-то ещё. Уильям не был суеверным в привычном смысле этого слова, но привык доверять своим чувствам. Если у него возникает настоятельная тяга что-то сделать, как правило, это означает, что ему нужно так поступить. Что так поступить будет правильнее.

— Хорошо, — он лукаво улыбается. От лёгкого поцелуя слегка горят губы и Уильям подозревает, что немного покраснел. Не от смущения, но от удовольствия и мгновенного желания, которое вызвало это, почти невинное прикосновение. — Но только под моим присмотром.

Если они соберутся лечь спать, а Уильям планировал устроить так, чтобы они собрались и хорошенько выспались, прежде чем возвращаться к любым магическим манипуляциям, было бы неплохо встать раньше и убрать комнату до того, как Брайан поднимется. Очистить её. Вернуть её к безопасности.
Сейчас такого чувства комната не вызывала, и это, если быть откровенным с самим собой, расстраивало Уильяма. Ему не нравилось, что комната, в которой он хранил свои трофеи, которую использовал для магии и где он прятался от мира и суеты, вдруг стала казаться какой-то зловещей.

— Возможно, — соглашается Уильям, хотя никакого согласия он не испытывает, но что-то доказывать Брайану в этом вопросе было слишком неловко и откровенно даже для него. Дело в том, что последние годы, возможно, даже последние десятки лет, Уильям словно находился в анабиозе. Он ходил, работал, действовал, проявлял большие или меньшие таланты, достигал большего или меньшего, но все чувства были словно приглушены. Сейчас же они выкручены на полную, и это иногда пугало его, но не настолько, чтобы отказываться от них и вновь вернуться в ту белую спокойную пелену лёгкого безразличия ко всему.

— Я и не скрываю, просто... — он пожимает плечами, не находя слов для объяснений. Иногда ему кажется, что он и без того слишком много болтает, утомляя своей бесконечной откровенностью. Иногда Уильям не уверен, что разговоры о прошлом так уж интересны Брайану, потому что сам он говорит с неохотой. Не похоже, чтобы он что-то скрывал или утаивал. Да и Уильям полагал, что иметь пару тройку весомых секретов вполне нормально. Просто складывалось впечатление, что Брайану неудобно делиться прошлым, и поэтому не было понятно, а удобно ли ему слушать такие откровения. Иногда ему просто стыдно. Потому что его прошлое безоблачно, его проблемы глупые, а реакция чрезмерная. Ему не хочется, чтобы Брайан оценивал его по поступку, совершенному столько лет назад, но и сглаживать эту историю, выставлять её в более мягком свете и как-то себя выгораживать не хотелось.
— ...Не было повода рассказать, — он улыбается и отводит глаза, чтобы сообразить, как бы быстро, ёмко и правильно поведать историю, которую сам до конца ещё не пережил.

— Ты должен понимать, это очень давняя история. Как я уже говорил, я был поздним ребёнком в семье взрослых. У меня не было родственников близких мне по возрасту, но я был симпатичным и обаятельным мальчишкой, и все меня любили. Это не просто слова, Брайан, это неприкрытая правда. Все мои родственники, которые не жили со мной в одном доме, постоянно звали к себе в гости, а те, кто находился рядом, не гнушались проводить время с малолеткой, — он сел боком, чтобы видеть лицо Брайана и облокотился рукой на спинку дивана. Если бы Уильям не чувствовал потребности рассказать всё достаточно кратко, чтобы они ещё успели сегодня поспать, то мог бы вспомнить всё: как мать распоряжалась, чтобы на столе не было блюд, которые Уильяму не нравились, как отец не позволял учителям наказывать его, как брат отвёл его на ферму, где были забавные маленькие лошадки, и купил такую Уильяму просто потому, что она ему понравилась, как второй брат рассказывал ему страшные истории, а сестра прятала ото всех, если вдруг он всё же проказничал слишком сильно.

— Я рос в очень безопасной обстановке и в атмосфере полной вседозволенности. Мне никогда и ни в чём не отказывали. Единственным мрачным моментом в моей жизни была война, и она наложила определённый след на моё мышление, но не на мою уверенность в своих силах. В двадцать я учился в Лондоне и познакомился там с девушкой. Точнее, меня познакомили с ней — наши семьи были дружны, мы были примерно одного возраста и одного положения. Она тоже была магичкой и мы легко находили темы для разговора, и во многом наши мнения совпадали. Конечно, я в неё влюбился, она, вероятно, тоже, и, казалось, не было никаких преград для наших отношений, только вот родители между собой договорились, что Элспет выйдет замуж за Джозефа, — Уильям улыбнулся, но в его глазах отразилась холодная ярость. Он до сих пор не понимал, почему было принято такое решение и почему его нельзя было переиграть на другое. Не понимал, хотя сейчас повёл бы себя иначе. Иначе боролся бы, иначе поступал. И, возможно, тогда бы не утратил связи со всей семьёй.

— После ужасной ссоры с родителями, я уехал во Францию к тётушке и вернулся только к свадьбе. Вполне развеянным и с чувством полной свободы от желания сковывать себя одними единственными отношениями, — он иронично хмыкнул. — Иными словами, я тосковал по Элспет, но уже не горел желанием добиваться нашего союза. Так мне тогда казалось. Но встретив её, ещё раз осознав, что она будет принадлежать не мне, а моему старшему и немного занудному брату, я разозлился, и в тот же вечер соблазнил её. Это не было по-настоящему сложно, хотя Элспет никто бы не укорил в недостатке достоинства или самоуважения, — Уильям замолчал, потому что чуть не начал разглагольствовать на тему, как легко у него получалось выкрутить обаяние и получить то, что он хочет.

— Я переспал с супругой своего брата. Вероятно, даже до того, как это успел сделать он, — Уильям покачал головой. — И продолжал этот роман на протяжении достаточно долгого времени пока нас, наконец, не застукали. Случился огромной семейный скандал, мы наговорили друг другу всякого и меня отправили во Францию. Опять, с глаз долой. Я не стал останавливаться и рванул в Америку. И за все эти годы редкие письма присылала мне только Вингельмина.

— Почему? — Уильям грустно улыбнулся. Иногда он даже задавал себе этот вопрос. Почему не вернулся, не забрал, не увёл с собой? Почему оставил всё, как есть? Именно эта часть его совсем не такого романтического юного опыта заставляла чувствовать себя подонком. Она, а не любовь, которую он вроде бы испытывал и которая вроде бы была взаимна.
— Я купил для неё билеты, организовал карету, снял номер в гостиницу. Её ждали неделю. Она не приехала, — он допил остатки вина в своём бокале и поставил на стол. — Возможно, ей было тяжело бросить и свою семью. Возможно, чувство долга не позволило ей бросить своего мужа. Может быть, её остановили, — Уильям пожал плечами и поднял взгляд на Брайана. — Правда в том, что я не знаю. Я не поддерживал сколь-либо постоянной связи ни с кем из дома. Моя тётя во Франции не знала всех подробностей или так говорила, а Вингельмина написала мне только много лет спустя, когда умер отец.

Он на мгновение замолчал, серьёзно задумавшись о любви. Иногда ему казалось, что это чувство сильно переоценивали, но подобная циничность никогда не была для него естественной и масштабной. Он любил своих родителей, братьев и сестру, девушку, ради которой совершил совсем не рыцарский поступок, Иду, научившую его тёмной магии. Он любил Брайана, и не сомневался в этом чувстве, но не раз был влюблён и до этого.
— Она любила меня мальчишкой и этой любви было достаточно, чтобы не забыть меня полностью, но не достаточно, чтобы между нами завязалась плотная переписка, — мягко произнёс Уильям. — Я отвечал. Не всегда сразу и не всегда искренне — сам тон письма казался мне слишком официальным. Первое время меня такое очень задевало. Потом я понял, что по-другому она и не могла. Она любила меня мальчишкой настолько сильно, что не вычеркнула из своей жизни, но, возможно, ей было трудно сжиться с реальностью, и я не особо помогал.
Это, конечно, глупо, но он был молод и имел право на несколько глупостей, на ехидный тон, даже на обиду. Это никому не помогло, но само право у него было. Теперь Уильям не мог понять, о чём жалеет больше? О своей любви? О способе реализации? О разрыве всяческих связей? Сейчас, когда ему самому было почти сто лет, он понимал, что мог склеить эти отношения, мог удержать их, мог поддерживать. Если бы приложил достаточно усилий. Если бы хоть раз по-настоящему попытался.

— Я тебя предупрежу, — он берёт руку Брайана в свою и, улыбаясь, целует раскрытую ладонь. Чтобы там Брайан не говорил о том, что дело совсем не в нём, Уильям чувствовал обратное. Именно его присутствие словно разморозило, заставило снова в полной мере чувствовать жизнь и даже, как бы абсурдно это не звучало, растворяло страх. Конечно, Брайан заставлял бояться. Он был проклят и связан очень неприятными нитями с Кианом. Эта связь пугала. Уильям презирал и боялся Киана. Боялся того, что он может сделать Брайану. Боялся, потому что Брайан, наверняка, возненавидел бы, если бы он что-то сделал с Кианом. Это, при всей силе и власти, которая у него была, делало Уильяма абсолютно бессильным перед этой ситуацией. И всё же он находился в ней и даже умудрялся быть в ней счастливым.

— Не думаю, что это будет очень скоро, — он слегка нахмурился, что-то прикидывая в своей голове. — Мать Логан нужно подготовить. Ни один взрослый человек не может просто встать и уйти из дома, в котором прожил всю жизнь. Я не готов уговаривать её уехать или помогать паковать её вещи. Я лишь хочу убедиться, что она безопасно уедет из страны и получит визу в этой. Мне нужно несколько недель или даже месяц, — Уильям прикрыл ладонями глаза, снимая напряжение, и тут же снова улыбнулся Брайану. Тот сейчас казался очень уютным. Мягким и по-настоящему близким.
— В любом случае, я не намерен уезжать, пока не буду уверен, что с тобой всё хорошо, — произнёс Уильям то, что было очевидно для него, но, видимо, не для Брайана.

Он сел ближе, так, что его нога прижалась к ноге Брайана, и потянулся, чтобы поцеловать его. Все эти серьёзные темы и серьёзные манипуляции ощутимо ударили по нему. Хотя и не настолько, чтобы не порадоваться простому и тёплому предложению, которое, если задуматься, сильно противоречит всему, что говорил Брайан до того.
— Мы можем съездить куда-нибудь ещё, — говорит Уильям, не отстранялась, и глядя в глаза Брайана. — Через две недели. Когда убедимся, что всё сработало, и ты — свободен. Отпразднуем нашу победу, — он задумчиво склонил голову набок. — Ты, кажется, никогда не был в Новом Орлеане? Мы можем съездить туда.
Уильям улыбнулся и улыбка стала чуть лукавой.
— Мы можем съездить и в Лондон, но только, если ты по-настоящему этого хочешь. Мне кажется, я быстрее вернусь, если тебя со мной не будет. Я ощутимо на тебя подсел, и не уверен, что способен долго находиться без нужной дозы, — улыбка немного увяла. — Кроме того, я совсем не уверен, что хоть кто-то из родни захочет поддержать моё желание возобновить общение. Возможно, стоит сперва прощупать эту почву, чтобы сильно не разочаровываться.

Уильям кивает. Именно это он и собирается сделать — встретиться, поговорить и проверить, можно ли вернуть к жизни что-то из того, что не умерло окончательно. Если оно, конечно, не умерло.
Впрочем, Уильям не стал бы горевать, даже узнай, что Вингельмина, как и остальные члены семьи, не хотят его видеть и знать об его существовании. Надо признать, такое могло его расстроить или даже выпить из колеи. Возможно, он бы напился по этому поводу. Не культурно маленькими порциями, а по-настоящему. Но, проспавшись, Уильям бы встал, умылся и продолжил бы жить дальше.
Он не знал, циничное это отношение к жизни или вполне нормальное, но не видел смысла тратить свои нервы, силы, любовь на тех, кто не отвечает ему взаимностью. Его желание наладить связь с корнями лишь благодарность за то, что у него есть эти корни и ему есть что налаживать. Если же нет... Он всё может позаботиться о новых корнях или жить так, как живут те красивые цветы, которые не тянут корни в землю, а берут все питательные вещества из воздуха и воды. Они немного капризны и им нужны определённые условия, но Уильям не видел ничего страшного в том, чтобы быть немного капризным и желать лучшего.

— И да, и нет, — он улыбается, но, скорее, просто потому что находиться слишком близко к Брайану, чем по какой-то иной причине. — Логан передала мне контакт и задействовал свои связи, чтобы выяснить находиться ли женщина, которую мы ищем, в том месте и не следят ли за ней посторонние. Мне всё ещё не хочется навлечь неприятности, — Уильям чуть посерьёзней, пытаясь ухватить мысль. Сосредоточиться на ней. Так, чтобы не сболтнуть лишнее, и не показаться, наоборот, слишком беспечным.
— Не уверен, что шотландский ковен может доставить нам большие неприятности, но не хотел бы, чтобы возникли даже малые. Логан, как мне кажется, может сильно переживать по этому поводу, а мне очень хочется, чтобы она не переживала. Её тревога, как камертон, задаёт неправильный ритм всем окружающим.
Тут он немного драматизировал, но мог сослаться на вино и усталость. И, конечно, влюблённость, которая всё ещё его пьянила. В особенности, учитывая, как развивался сегодняшний разговор. Ему нравилось, как они перескочили от совместного похода в кино к совместной поездке. Уильям считал, что это позволит им немного расслабиться. Конечно, подобная поездка была не вовремя учитывая проклятье Брайана и Логан, которая только-только училась доверять, но отказаться от этой затеи или даже просто отложить её было невозможно.

Улыбка не сходит с лица Уильяма, но в глазах мелькает нехороший блеск. Он подаётся ближе, осторожно прихватывает мочку уха зубами и сжимает, наслаждаясь этой возможностью — сделать больно, но не делать этого.
Иногда ему очень хотелось спрятать Брайана. Укрыть от всех. Законсервировать. Уильям знал, откуда берётся это чувство, и знал, что не может себе позволить ему потакать. Ему не хотелось даже подыгрывать этой шутке вслух, потому что он боялся, что не будет шутить, и подобный обмен репликами приведёт к скандалу. Потому что находил это желание обезопасить Брайана от всего мира немного нездоровым. Конечно, у него были причины беспокоиться и довольно существенные, но в мире много способов умереть даже, когда на тебе не висит никакое проклятье, и портить себе жизнь страхом было как минимум не очень разумно.

— Очень, — говорит он, придвигаясь ещё ближе. Серьёзное отношение и даже какая-то отстранённость таили, как только они худо-бедно определились с планом действий. Уильям вновь чувствовал потребность быть ближе, вдыхать знакомый запах, ласкать, наблюдая, как Брайан откликается на его прикосновения, и принимать ласку, задыхаясь от накатывающего возбуждения.
— Это красивый город: горячий и творческий, — Уильям снова потянулся за поцелуем. Разговор сам собой скатывался с важных тем, всё больше и больше напоминая утомительное признание в любви. Уильям не возражал. Ему нравилось это чувство — нужности, отзывчивости, привязанности. Он готов был погрузиться в него полностью. Безвозвратно.
— А пока я никуда не уехал и мы не купили билеты, меня волнует только один вопрос, — он лукаво улыбается, заглядывая в лицо Брайана. Скользя взглядом по его губам. — Горячий секс или глубокий сон в объятьях? Предупреждаю, что я буду приставать в любом случае.

— Возможно, — Уильям беспечно пожал плечами. Он мог пошутить, что это компенсация за юность, когда он, если и думал, то о всяких глупостях вроде философии, поэзии, нравственности. Он мечтал улучшить мир и, возможно, действительно немного улучшит его. Правда, это простое почти детское желание требовало невероятных усилий. Как физических, так и умственных. Ему приходилось продумывать не только каждый шаг, но и шаги вперёд. Это учило его избегать конфликтов. Уильям не любил быть битым или униженный, но не мог в полной мере демонстрировать собственную силу.
Даже сейчас. Он прикладывал столько усилий, чтобы обеспечить безопасность Логан, её матери, ковена в котором состоял, а ведь, в сущности, должен был вести себя, как обычный маг и, наоборот, требовать защиты у ковена.

— Я никогда не был одиночкой, но привык справляться со всем один, — он прильнул, удерживая руку на своей щеке. Тепло прикосновения грело, беспокойство уходило на задний план и хотя Уильям никогда не был лентяем, ему очень хотелось перенести все дела на завтра.
— И что вообще значит слишком много? Надеюсь, ты не пытался так сказать, что я зануда, — он шутливо сморщился. Уильям себя занудой не считал, но, пожалуй, подобное замечание от Брайана его бы, скорее, развеселило.
Его бы что угодно развеселило, если бы это сказал Брайан. Возможно, только неуместное замечание о внешности могло бы выбить из колеи. В особенности, касающиеся фигуры. Уильям действительно тратил на себя немало времени и гордился результатом. Ему нравилось считать, что он вызывает или восхищение, или завистливое раздражение, и пренебрежение в этом направлении он не был готов терпеть.
«По крайней мере, я мог бы разозлиться», — думает Уильям с топящей теплотой. Ему хотелось бы думать, что в этом обожании сохранилось что-то здравомыслящее. Хоть что-то.

— Я бы не стал советовать плохого, — уверяет Уильям и упирается горячей ладонью в бедро Брайана. Губы ещё горят от поцелуя и дыхание немного сбилось. Словно бы они уже начинали терять чувство времени. Соскользать с него.
Собственные ощущения обострены донельзя. Даже губы слегка покалывает как от разрядов тока. Уильям думает, что это опасность обостряет ощущение и тот факт, что ритуал мог пойти не так, убить одного из них или даже обоих, казался очень будоражущим сейчас, когда они живы.
Он коротко смеётся. Пожалуй, Уильям был способен принять ответ: «Извини, я слишком устал для этого. Давай просто поспим», — но до чего же приятно быть с тем, кто не устаёт от тебя.
— Договорились, — улыбается Уильям. Он думает, что до обнимашек им может потребоваться больше времени, но это никогда не было настоящей проблемой. Ведь так?

Уильям скользит рукой вверх по бедру Брайана. Прикосновение твёрдое и требовательное. Не отставляющее сомнений. Он накрывает ладонью член Брайана, сжимает и даже через ткань чувствует, как тот наливается жаром, крепнет и выпрямляется. Собственные штаны из мягкой ткани тоже становятся более тесными и неудобными. Лишними.
Уильям прижимается ближе, целует, нетерпеливо нащупывая своим языком язык Брайана, толкаясь и обвивая его до тех пор, пока не перехватывает дыхание.
— Пошли в постель, — говорит он, отстранившись только для того, чтобы снова прижаться и оставить заметный засос на шее. — Очень хочу придерживаться твоего плана, и совсем не хочу засыпать на диване, — Уильям встаёт, хотя ноги уже немного ватные. Тянет Брайана на себя, и прежде чем сделать хоть шаг в сторону, прижимается, устраивая руку на заднице, и снова целует.